Мертвая дорога (освоение Заполярья в 1947–53 годах) 

Недавно Минкульт признал программу «Об увековечивании памяти жертв политических репрессий» нецелесообразной. Официальная историография снова говорит только о победах. Светлана Шмелева рассказывает о местах в Заполярье, где в 1947–53 годах заключенные прокладывали железную дорогу Чум — Салехард — Игарка: тысячи могил, бараки и руины великой стройки



Я мысленно еду по железной дороге... где-то между городами Салехард и Надым.

Ты-дых-тых-тых — стучит поезд по рельсам. Будто забивая в могилы гвозди, которых здесь много. Мысленно — потому что поезда здесь не ходят, хотя рельсы есть... и могилы тоже.

Я узнала об этом месте всего пару месяцев назад, и именно от этого, даже не столько от того, что оно существует, становится жутко.

Как-то один знакомый поляк спросил: «Чего я не могу понять, если почти в каждой семье в советское время был кто-то посажен в тюрьму или расстрелян, почему вы не интересуетесь своими предками, не требуете открыть архивы, наказать виновных в их смерти, загубленных жизнях?» Он задает этот вопрос каждому россиянину, которого встречает, но ответа так и не получает.

Но я все откладываю свой рассказ, хотя пора бы начинать. Сейчас только вытру мокрые ладони и начну.

Месяц назад я болтала с одной знакомой, чтобы скоротать время в дороге. Она рассказывала, как несколько лет назад со своим другом отправилась на поиски лагерей советского времени. Известно, что многие из них до сих пор государством не афишируются, чтобы не увеличивать цифры и без того огромного количества репрессий. Рассказывала, как им стали отказывать в местных гостиницах, узнав о цели их визита. Как на их пути повстречалась поэтесса из города Харп, которая их приютила. И познакомила с неким Александром, который сказал: «Продержитесь ночь, а утром я вам кое-что покажу».

И показал им огромное детское кладбище. У знакомой был такой шок, что все подробности той поездки меркли и со временем стерлись из памяти. Она помнила только сотни детских могил, которые, судя по заброшенности и отсутствию на них табличек и крестов, никогда никто не оплакивал.

Хотела бы всех поименно назвать, 

Да отняли список, и негде узнать.

(Анна Ахматова)

Я стала искать это место. Написала друзьям в «Мемориал», бросила клич в соцсети, чтобы хоть что-то прояснить. В итоге через сеть оленеводов, «Мемориал» и подругу в республике Коми я нашла нескольких местных историков, которые, в свою очередь, разными путями привели меня к краеведу Александру Сафонову из города Лабытнанги. Как потом оказалось, Александр и был проводником моей знакомой, который следит за тем кладбищем в одиночку.

И вот я изучаю найденное им...



В частности, передо мной исследование семидесяти пяти захоронений грудных детей и подростков у станции Обская, сделанное в 2008—2011 годах. И в этой же таблице совсем рядом я вижу цифры, от которых сводит челюсть. 80 братских могил у той же станции. И 450 — неподалеку. Спустя всего несколько километров от того места количество найденных могил: 7, 5, 16, 600, 1800. И дальше: 8000, 4000, 2800, 1050, 1500, 15, 450, 17, 1100, 200, 330, 120, 100, 60 и 11 с пометкой «братские». И все это на отрезке длиной не больше двухсот километров!

Я понимаю, что передо мной Мертвая дорога, как называют ее местные жители.

О самой дороге известно, конечно, больше, чем про то место, которое меня первоначально заинтересовало. Но тоже немного. По крайней мере, недостаточно для того, чтобы о ней знал каждый, кто живет в нашей стране. Как, например, о битве под Сталинградом. Потому что здесь, в отличие от Волгограда, никому не возвели памятников.

А начиналась она, говорят, так.

В никуда направлена дорога.
Сталиным нацелена была
Толь куда-то в Север, то ли в Бога,
То ли, скажем, в бесовы дела.

(Петр Кожевников)

«Как-то Иосиф Виссарионович вызвал начальника Главного управления лагерного железнодорожного строительства (ГУЛЖДС) Н. Френкеля и, попыхивая трубкой, тихо спросил: “Скажите, товарищ Френкель, как идут изыскания на трассе северной железной дороги?” Зацепив собеседника немигающим взглядом, он сполна насладился произведенным эффектом. Даже такой матерый ловчила, как Френкель, не сразу нашелся, что ответить вождю. Дело в том, что кроме отстраненных слухов о желании Сталина укрепить северные территории, построив там дорогу, ему ничего не было известно… Признаться, что он не владеет ситуацией, — это, может быть, подписать себе смертный приговор. Пауза затягивалась… “Работаем, товарищ Сталин!” — максимально бодро соврал опытный интриган, пытаясь выиграть время. “Хорошо, — неожиданно легко согласился хозяин. — Подготовьте срочно отчет о проделанной работе”.

Через два часа зеленый двухмоторный “дуглас”, сверкая красными звездами, закрывшими знаки американских ВВС, вонзаясь в сумерки, двигался на северо-восток. На его борту — геофизики, маркшейдеры, плотники и другие специалисты. Но ключевая роль отводилась фотографу и надежности трех фотоаппаратов. Права на ошибку у него не было.

Самолет сел на лед одного из многочисленных озер неподалеку от Салехарда. Экипаж тут же принялся готовить машину в обратный путь, а местные и пассажиры в полной темноте срочно принялись валить лес, ставить палатки и печки, сколачивать конструкции, похожие на декорации. Работали в мороз до самого рассвета. При дневном свете началась фотосъемка с многократным дублированием кадров, после чего поступила команда на вылет. Смертельно уставшие люди провожали взглядом улетающий «дуглас»…

Вскоре на стол генералиссимуса лег пухлый отчет о проведении изыскательских работ на трассе Салехард — Игарка, обильно проиллюстрированный фотографиями. Особенно порадовал вождя палаточный городок, снятый на фоне уходящей вдаль просеки, даже мелькнула табличка “Станция Салехард”…»

Эту байку описала Галина Касабова. Не знаю, было ли все именно так, хотя в том, что отчитаться перед правителем было важнее, чем сделать дело, лично у меня, знающей последующую историю строительства Северной магистрали, сомнений нет.

Но вот факты.

4 февраля 1947 года Совет министров СССР принял постановление о выборе места для строительства порта на Севере и до него железной дороги. Меньше чем через две недели была организована Северная проектно-изыскательная экспедиция. Через месяц, не дожидаясь, даже первых результатов изысканий, Совет министров обязал МВД немедленно приступить к строительству крупного морского порта на мысе Каменном, судоремонтного завода, а также начать строительство Северо-Печорской магистрали к порту. В свою очередь министр МВД СССР Круглов для производства работ создает Северное Управление Главного управления лагерного железнодорожного строительства.

Возможно, вас удивит, почему строительством занималось МВД? Это объясняется, в частности, запиской, направленной Сталину в 1935 году предшественником Круглова, министром внутренних дел СССР Генрихом Ягодой. Где он обещал, что НКВД будет строить дороги в среднем на 50 тыс. руб. за километр дешевле, чем до этого строили гражданские ведомства. Ягода объяснял это более низкой стоимостью содержания административного аппарата и также более высокими нормами выработки, установленными в НКВД.

Впрочем, в записке Круглова в 1950 году на имя Берии уже говорилось, что стоимость содержания заключенного выше среднего заработка вольнонаемного рабочего.

Но до осознания этого и амнистии после смерти Сталина в 1953 году было далеко. А пока, чтобы выполнить план, нужны были миллионы рук.

4 июня 1947 года, когда началось строительство дороги, появился Указ «О борьбе с хищениями социалистической собственности», в полтора раза ужесточающий знаменитый указ «за колоски», принятый еще в 1932 году. Если раньше предельный срок по нему составлял 10 лет, теперь он стал все 25. Причем получить его можно было за несоизмеримо малые поступки. Например, Галину Остаповну Приходько осудили на 10 лет за то, что она принесла домой мешок свеклы, когда на Полтавщине был страшный голод. А у нее дома были отец — инвалид войны, семь братьев и сестер, беременная мать. При этом ее матери за то, что не донесла на дочь, дали два года условно. А Галина Остаповна поехала в лагерь строить Мертвую дорогу.



Вообще заключенные «за колоски» были самыми выгодными, поскольку их не надо караулить (в т. ч. и официально по правилам, как, например, «политических», к которым обязаны были приставить конвоира). Поэтому старались присылать тех, кто «ослабляет обороноспособность Советской Родины» — «за нитки», «за свеклу», «за 15 минут опоздания». На строительстве Мертвой дороги работала женщина, которую за 15-минутное опоздание на работу лишили свободы на 5 лет.

За что?

Когда, после плена, японцев

Услали к своим берегам,

Сказали отцы-командиры:

— Пора отправляться и вам,

Солдатам, от службы свободным.

Нет-нет, не в родные края.

Где матери вас ожидают,

На сердце печаль затая,

А в Заполярье, где вьюги

И летом метели метут,

Где к избам подходят медведи.

Дела вас прекрасные ждут.

Солдаты угрюмо молчали:

Что делать, приказ есть приказ

И их возраженье едва ли

Судьбу их изменит сейчас.
Узнали они лишь в дороге:

В войска МВД батальон,

Ребят восемнадцатилетних

Был Берией переведен.

И едут они не с Бендерой

На севере том воевать,

А работяг заключенных

С винтовкой в руках охранять.

В вагонах не слышал я песен,

И долог до места был путь.

Никто не шутил, не смеялся,

И каждый испытывал жуть.

Еще бы, кого охранять-то?

Японцев — куда бы ни шло,

Но русских же, наших, советских,

Свершивших пустячное зло.

Об этом еще на гражданке

По радио слышали мы:

За краденый кустик картошки

Давали два года тюрьмы.

Вдруг лязг буферов вдоль состава.

Команда звучит: «Выходи!»

Открылись все двери теплушек

На новую жизнь впереди.

(Август 1947 г., Владимир Пентюхов,
лагерный охранник на Мертвой дороге)

Также появились «повторники».

Зоя Дмитриевна Марченко описывала, как она ехала на стройку: «Меня привезли с Украины, из Харьковской пересылки, где уже встречала бывших заключенных, отбывших лагерь и затем опять собранных. Тут впервые узнала, что существуют ПОВТОРНИКИ.

Ехали по Сибири в жару. Было очень тяжело, антисанитария ужасающая. Конвой редко приносил ведро воды на весь вагон. Спали впритирку, поворачивались по команде, на нарах. А. А. Федерольф спала рядом, а следующей была Ариадна Эфрон».

Дочь Марины Цветаевой была арестована впервые в 1939 году за шпионаж. В то время как она занималась переводом Маяковского и других поэтов на французский. И наоборот, стихотворными переводами с французского Виктора Гюго и других классиков мировой литературы. Писала и свои стихи.

Освободившись в конце 1948 года, находясь под большим впечатлением от романа «Доктор Живаго», который Борис Пастернак посылал ей по главам, она пишет автору:

«У меня есть мечта, по обстоятельствам моим не очень быстро выполнимая — мне бы хотелось иллюстрировать ее, не совсем так, как обычно по всем правилам “оформляются” книги, т. е. обложка, форзац и т. д., а сделать несколько рисунков пером, попытаться легко прикрепить к бумаге образы, как они мерещатся, уловить их, понимаешь...»

Но уже в начале 1949 года Ариадна вновь арестована и приговорена, как ранее осужденная, к пожизненной ссылке.

Но я отвлеклась.

В большинстве своем в военное и послевоенное время заключенными стали расхитители социалистической собственности (крестьяне, рабочие), повторники (интеллигенция) и те, кто прошел войну (один миллион восемьсот тысяч военных, попавших в плен, и три с половиной миллиона гражданских лиц).

Охранник одного из лагерей Мертвой дороги Павел Михайлович Рогов, в частности говорит: «Мы, охранники, по сравнению с большинством заключенных были сопляки… там такие летчики, вояки». Из архивов и воспоминаний видно, что были на той стройке и подростки «за незаконное хранение оружия у несовершеннолетних». А у кого его не было в послевоенное время? Сажали 17-летних. Было много тех, кто пережил немецкие лагеря, за что угодил в советские.