С днём Семьи Любви и Верности! (8 июля 2015) 

Так звучит история Петра с Февронией в благостном изложении православного апологета. Но как человек, потрудившийся лично ознакомиться с первоисточником этой столь благостно расписанной выше истории, церковной "Повестью о Петре и Февронии Муромских" (по хрестоматии "Древняя русская литература", М. 1988 г.) , должен сказать, что краткое изложение её В. Коноваловым похоже, как гвоздь на панихиду: "Федот, да не тот"! - На самом деле в тексте жития сих "чудотворцев" из Мурома, - по крайней мере, подлинном, восходящем к ХVI веку, - вы как раз именно о любви, семейной жизни, супружеской верности и прочем не найдёте фактически НИЧЕГО!!! Повествуется же там, в традиционном стиле средневекового "сюра", о совершенно других вещах, к любви, семье и дружбе в нормальном человеческом понимании вообще не имеющих отношения!

Сперва наперво нужно заметить, что уже сами попытки современных клерикалов выдать Петра и Февронию за неких реальных исторических лиц, якобы живших в ХIII веке, - сущий вздор. Никакого князя Петра, равно как и его упоминаемого "житием" брата Павла, которые правили бы в Муроме ни в том столетии, ни до, ни после него, история не знает! Тем более молчат летописи о какой-то там чудотворице Февронии, якобы умудрившейся стать муромской княгиней. Пётр и Феврония - совершенно вымышленные, СКАЗОЧНЫЕ персонажи, и этим они, надо сказать, разительно отличаются от большинства прочих "святых" русского православия, которые, (при всех приписанных им церковными "житиями" чудесных подвигах и прочих благоглупостях) были всё же вполне подлинными, взаправду некогда жившими на Руси людьми... А вот Пётр с Февронией как раз представляют собой чисто литературно-фольклорные образы, взятые церковью из местных преданий!

Как же, можете вы спросить, данные фантомы попали в список официальных "святых", канонизированных РПЦ?! - История этого весьма показательна, и прежде всего в плане неуёмного вмешательства государства в церковную жизнь на Руси! Произошло сие в 1547 году, когда юный Иван Грозный, вдохновляемый митрополитом Макарием, загорелся идеей воплотить в жизнь доктрину "Москва - третий Рим" и превратить Россию в центр всемирного православия. Но, к его огорчению, в святцах тогдашней церкви он нашёл слишком уж мало, как ему показалось, лиц собственно русского происхождения: в основном там маячили всё какие-то греки да евреи!.. И тогда молодой царь Иван объявил в своей державе, так сказать, массовую духовную "мобилизацию": по всем русским землям велено было сыскать и представить кандидатов в "святые" из числа ранее живших там православных соотечественников. Стремясь выслужиться перед набожным царём, РПЦ в авральном порядке канонизировала тогда многие десятки новоявленных имён, из которых по причине спешки, да порой и невежества средневековых попов, не всех смогли надлежащим образом проверить "на вшивость". Ибо ни в одной русской области местное духовенство, конечно, не желало оказаться хуже других: и если там не находилось настоящих, подлинно достойных канонизации подвижников, то вместо них могли подсунуть весьма сомнительные кандидатуры. Вот так и угодила в официальные общероссийские святцы пара муромских "чудотворцев", Пётр с Февронией, историю про которых выкопало невесть из какого сундука тогдашнее духовенство г. Мурома, боясь оплошать перед царём в выполнении столь важной миссии!..

Однако по большому же счёту, чтобы убедиться в явной надуманности "Повести о Петре и Февронии", необязательно даже вникать в историю: достаточно просто ознакомиться с текстом этого жития, и всё станет на свои места! Ибо начинается оная повесть с абсолютно сказочного сюжета, - а именно, с рассказа о победе главного героя, Петра, над неким летающим "змеем", посланным самим дьяволом. Сам по себе такой сюжет, как поединок со Змеем, является классическим для фольклора самых различных народов с древнейших времён, - есть он и в христианстве (где его воплощает Георгий Победоносец), и в русских народных былинах, где подобных гадов вовсю "мочат" богатыри типа Алёши Поповича или Добрыни Никитича... Но если в большинстве таких фольклорных историй герой избавляет свою землю и соотечественников от действительно страшного врага, опасного чудовища, приносящего страшное зло множеству людей, то в "Повести о Петре и Февронии" с самого начала мы встречаемся с довольно жалкой и нелепой профанацией такого образа Змея, - даже можно сказать, с некой скабрезной карикатурой на него. Ибо тамошний "змей" являет угрозу не для рода человеческого в целом, или же всей Руси, или же отдельно взятой Муромской земли и города Мурома, а предстаёт врагом лишь одной, конкретно властвующей там княжеской семьи. Этот опереточный змей не сжигал огнём города, не жрал людей и не брал в полон прекрасных девиц: вместо всего этого он повадился всего лишь "наставлять рога" муромскому князю Павлу, - старшему брату того самого Петра, котором пойдёт речь ниже... Притом, согласно сюжету Повести, змей сей являлся в спальню к жене князя (неназванной по имени княгине) в человеческом обличье, принимая личину её законного мужа Павла, так что никто из посторонних ничего и не мог заподозрить, - оцените такой оборот! Из рассказа неясно, в какой именно момент сама княгиня обнаружила такое скандальное обстоятельство, но упомянуто, что до того, как она рассказала обо всём своему мужу, "много времени преидоша"; надо думать, что поначалу жену князя её сатанинский любовник вполне удовлетворял! И это - несмотря на то, что мерзкий змей в постели отнюдь не был подобен куртуазному маньеристу из любовной лирики средневековья: так, когда далее князь Павел узнаёт скандальную правду, он призывает свою супругу решительно порвать со змеем, дабы она смогла наконец "освободиться... от злого его дыхания, и сипения, и прочей мерзости, о которой стыдно сказать"! Правда, из текста неясно, откуда муромский князь смог узнать такие интимные подробности близости его жены со "змеем", - можно подумать, он при этом лично присутствовал, - однако же, забегая вперёд, скажем, что подобное упоминание вообще является единственным моментом во всей этой якобы любовной Повести, хоть как-то непосредственно касающимся темы семейной жизни!..

Замечу: это ещё не сама сказка, а только "присказка", где речь идёт пока не о собственно Февронии или Петре, а только о злоключениях его брата Павла! Мало того, что никакой историчности в данном сюжете нет и быть не может, сей пошло-мистический анекдотец про "скандал в благородном семействе" надо признать довольно пошловатым началом для истории об идеальной любви и супружеской верности, - не правда ли!?.. Но пойдём дальше: как же повёл себя православный князь города Мурома, сведав наконец про то, что некое дьявольское отродье, всё из себя такое вонючее и сипящее, "пользует" возлюбленную супружницу под его же собственной личиной!? Может Павел, как подобает средневековому герою-рыцарю, осенил себя крестным знамением и встал с мечом в руке на охрану и оборону своего супружеского ложа? Вовсе нет, - судя по тексту "Повести...", сей благоверный муж не на шутку струхнул, сразу почему-то решив, что ему самому такого грозного супостата ни за что не одолеть! Поэтому он решил действовать не спеша, а согласно коварному плану. - Своей жене он велел продолжать, как прежде, сношаться с гадким змеем для того, чтобы, усыпив бдительность гада, выведать у того способ, которым можно его убить. - Конечно, данный сюжет для сказочного фольклора тоже является классическим, встречаясь уже в библейской легенде про Самсона и Далилу... Жена успешно выполнила задание князя: когда змей после очередных любовных утех с нею расслабился, то рассказал на свою беду княгине, что смерть ему суждена "от Петрова плеча, от Агрикова меча"!

Тут в дело впервые, собственно, и вступает пресловутый Пётр, - брат князя, которому Павел (на основании полученных от жены разведданных) поручает ради спасения своей супружеской чести выступить против коварного змея, как следует "раззудевшись плечом". Для этой цели Пётр вскорости вооружается, соответственно, "Агриковым мечом", который очень кстати обнаружился за городом в церкви женского Воздвиженского монастыря, - " и с того дня стал искать удобного времени, чтобы убить змия." Тут, правда, встала та проблема, что последний, как уже говорилось в начале, являлся в покои княгини, приняв образ её мужа Павла. В связи с этим обстоятельством перед Петром маячила опасность невзначай снести "Агриковым мечом" по ошибке жбан собственному братцу, богопомазанному правителю города Мурома, притом прямо на ложе его законной жены, - что большинством простых муромцев было бы явно неверно истолковано! По идее, самым разумным вариантом в такой щекотливой ситуации для Павла было бы во время охоты на змея вообще полностью воздержаться от посещений своей супруги, - дабы Пётр, застав её в объятьях князя, мог бы сразу рубить с плеча, будучи уверен, что сей муж - ненастоящий... В общем, долго ли, коротко ли, но Петру удалось благополучно избежать такой путаницы: выследив подлого змея в княжеских покоях, он прикончил его в два счёта своим чудесным Агриковым мечом. - Подлый сатанинский гад, хоть и пытался сперва прикинуться князем Павлом, непосредственно перед смертью принял своё истинное обличье: но, подыхая, успел забрызгать Петра своей ядовитой кровью. Последнего же, судя по всему, не учили, что после убийства принято мыться, или же ещё лучше заранее окроплять себя святой водой, - и вот из-за этой своей оплошности Пётр вскоре покрылся струпьями и язвами. При таких, совершенно немыслимых и фантастичных обстоятельствах, он "серьёзно заболел", как выражается в своей статейке приснопамятный Коновалов!

На сём первая, вступительная часть "Повести...", эксплуатирующая избитый сюжет о победе над змеем, кончается, и начинается основная часть этой истории, - надо признать, куда менее фантастичная, но зато намного более пошлая! - Итак, страдающий от своей тяжкой болезни Пётр стал искать врача, могущего его исцелить, но никто в Муромском княжестве не оказался на это способен. Тогда оный герой-змееборец поехал в соседнюю, Рязанскую землю, и начал поиски врачевателя там. И вот один его слуга наткнулся в селе Ласково на "зело премудрую" крестьянскую девицу Февронию, владевшую уникальным даром целительства. Убедившись в её способностях, "отрок" поведал Февронии о беде своего господина, упомянув и о причине его болезненного состояния, т. е. свершённом им убийстве летающего змея. Однако же, вопреки ожиданию, на эту простолюдинку рассказ о таком чудесном подвиге никакого особого впечатления не произвёл; ибо когда слуги привезли изъязвлённого героя в её деревню, она поставила совершенно циничное и наглое условие: что вылечит его, только если Пётр возьмёт её в жёны ( у Коновалова же, напомним, всё наоборот - Пётр якобы сам обещает жениться на Февронии уже после проведённого ею лечения)!

И надо сказать, что поведение Февронии тут возмутительно буквально с любых позиций: как врачебной этики, воспрещающей использовать тяжёлое состояние больного для столь циничного шантажа, так и благочестивой христианки, чей долг - бескорыстно помогать страждущим... Помнится, главная героиня художественного фильма времён перестройки "Интердевочка", - до сих пор вызывающего такое гнев наших ревнителей нравов, - на фоне "святой" Февронии выглядит намного приличней: занимаясь валютной проституцией и поиском иностранного кандидата в мужья, она всё же не смешивала это со своей медицинской работой в больнице... Если бы церковная "Повесть..." гласила, что, мол, Феврония полюбила Петра уже в процессе его лечения, а он бы согласился жениться на ней в благодарность за исцеленье, - это было б ещё куда ни шло; но в том и дело, что никакой ЛЮБВИ в данном сюжете изначально нет даже в помине! Ибо Феврония, живя в своей рязанской глуши, до этого собственно самого Петра в глаза не видывала, и даже после его приезда в деревню Ласково вела с ним переговоры не лично, а только через слуг. То есть, она возжелала Петра себе в мужья, зная о нём лишь то, что он - брат соседнего муромского князя, остро нуждающийся в лечении. Какая уж тут любовь - один лишь шкурный, корыстный расчёт получить завидного жениха, сделавшись в одночасье из холопки княгиней!!!

Пётр, заочно общаясь с Февронией, естественно тоже не мог питать тогда к ней никаких чувств, - кроме разве что чувста негодования на дерзость наглой простолюдинки. Как гласит "Повесть...", он сперва и мысли не допускал о том, чтоб взять в жёны какую-то там деревенщину; однако, мечтая о скорейшем излечении, притворно обещал стать её мужем, если она уврачует его язвы. Таким образом, оба главных персонажа сей истории, почитаемые ныне РПЦ как "святые", ведут себя в данной ситуации абсолютно цинично и безнравственно, руководствуясь подлым расчётом: Феврония жаждет воспользоваться уникальным случаем, чтоб заиметь богатого знатного мужа, а Пётр с его стороны надеется любой ценой отвертеться от подобного "счастья", пытаясь откровенно надуть возомнившую о себе крестьянку. Но в итоге предвидевшая всё это Феврония обхитрила надменного княжича, и обманула его самого: передав Петру целебную мазь для его язв, нарочно указала не совсем верный способ её применения. В результате он, болезный, получил лищь временное облегчение, но возомнил себя уже полностью здоровым и на радостях уехал было из Ласково к себе в Муром. - Февронию в жёны Пётр, конечно же, не взял, а откупился от неё только подарками, которые та гордо отвергла. Вскорости же после этого болезнь Петра вернулась: он снова покрылся струпьями. Поскольку же добытое в рязанской деревне целебное средство было им, судя по всему, ранее полностью израсходовано, сей княжич вынужден был снова вернуться за помощью к Февронии, которая во второй раз уже своего шанса не упустила: заставила-таки Петра на ней жениться и, лишь после этого окончательно его вылечила, уехала с ним в Муром. Через некоторое время, когда там умер князь Павел (судя по сюжету, не имевший детей), Пётр как младший брат унаследовал его власть. "Таким способом Феврония стала княгиней", - резюмирует сия благочестивейшая "Повесть..."

Здесь ещё нужно отметить ту довольно скандальную для эпохи "Домостроя" особенность, что вопреки всем традиционным православным заветам данное житие даже не заикается ни о каком-либо благословении заключённого брачного союза со стороны РОДИТЕЛЕЙ молодожёнов. И если насчёт отца или матери Петра, - о которых тут вообще умалчивается, - можно ещё предполагать, что они уже к тому времени умерли, то родители Февронии, согласно тексту "Повести...", совершенно точно были ещё живы. Тем не менее, их бойкая дочь не только не просила у батюшки с матушкой родительского благословения на своё замужество, но даже вообще не советовалась с ними на этот счёт! Таким образом получается, - не к чести проморгавших сей казус церковных моралистов, - что Феврония решила свою судьбу исключительно сама, поступив и в этом отношении совсем не как благовоспитанная православная девица, а как наша вполне эмансипированная современница почище Ксюши Собчак: не мешкая даром, взяла быка (то бишь Петра) за рога да, как говорится, "за хомут - и в стойло"...

А теперь напомню, как бесстыдно лакирует и приукрашивает всю эту гаденькую историйку с Февронией вышеупомянутый православный редактор Коновалов: "На радостях Петр обещал на ней жениться, но, выздоровев, не спешил выполнять обещание. И тут болезнь вернулась. Тогда Петр понял: это — судьба!.." Мда уж, а у ходатаев православия судьба: врать и перелицовывать свои церковные предания, выдавая какашки за сладкую конфетку. По крайней мере, библейская заповедь "не лжесвидетельствуй!" у коноваловых, - по примеру Петра и Февронии, - находится по жизни в явном забвении!..

Далее "Повесть..." гласит, что начало правления в Муроме благочестивой парочки Петра и Февронии ознаменовано было столкновением с местным боярством. Ибо боярские жёны, понятно, сразу же невзлюбили деревенскую выскочку Февронию, столь наглым образом пролезшую в княгини, и рьяно настраивали против неё своих мужей. В итоге муромские бояре " с яростью" пришли к Петру и потребовали от него удалить супругу прочь: "Хотим все, княже, праведно служить тебе и самодержцем иметь тебя, - сказали они. - Но княгини Февронии не хотим, чтобы господствовала жёнами нашими. Если хочешь самодержцем быть, то пусть будет у тебя иная княгиня"... Что же ответил князь на такой ультиматум своих подданных? По идее кто другой на его месте, как уважающий себя самодержец и действительно любящий супругу муж, вполне мог бы за подобную дерзость отправить этих бояр на кол; либо, по крайней мере, посоветовал им лучше самим развестись со своими жёнами, и тем устранить данный конфликт! Но сказочный правитель Мурома, оказывается, ничуть не возражал, - судя по всему, предложение бояр было вполне созвучно его собственному отношению к навязавшейся на его голову княгине. Одно это уже вполне наглядно иллюстрирует всю степень якобы великой супружеской верности "блаженного" Петра и его так прославляемой ныне церковью любви к Февронии...

Итак, муромский князь "со смирением" воспринял требование бояр отказаться от жены, предложив им поговорить с самой княгиней. Те, заручившись пассивным согласием Петра на его развод, во время ближайшего пира единодушно высказали свои претензии Февронии прямо в лицо и предложили ей убраться куда подальше. Супруга князя, столкнувшись с такой резкой оппозицией, согласилась при одном условии: позволить забрать ей с собой из Мурома то, что она пожелает. Бояре поспешно обещали Февронии выполнить её условие, полагая, наверное, что сия деревенская простушка возьмёт из казны с собой какие-нибудь золотые цацки или меха, да и отвалит восвояси, в деревню Ласково, щеголять этим добром перед своими односельчанами и рассказывать тамошним кумушкам про своё недолгое житьё в барских хоромах... Феврония же оказалась не так проста: взяла и потребовала забрать в качестве отступного собственного мужа, Петра! Бояре же весьма охотно согласились на этот вариант, позволявший им помимо нелюбимой княгини освободиться заодно и от князя, - ибо как говорит "Повесть...", каждый из них мечтал сам в Муроме "самодержцем быть". Таким образом, незадачливый Пётр вместо того, чтоб избавиться от жены, принуждён был отбыть с нею в изгнание... Только вот уплывал он по Оке, согласно житию, вовсе не "вдвоём с любимой в лодке", - как брешет Валерий Коновалов, - а сразу на нескольких предоставленных ему боярами СУДАХ, вместе с немалой казной и челядью. Здесь единственный раз за всю "Повесть..." упоминается и о неком испытании, которому подверглась хвалёная верность Февронии своему дражайшему супругу. - Однако ж весь этот случай свёлся к тому, что изгнанная княгиня "осадила" некого женатого молодца из плывущей с нею на корабле свиты, который, дескать, всего лишь с вожделением поглядел на Февронию: и только-то. Невеликой же святостью надо было для такого поступка обладать княгине!.. В целом же надо отметить, что плавание Петра с Февронией продлилось совсем недолго: муромские бояре в их отсутствие почти сразу же передрались между собой в борьбе за власть, частью перебив друг друга. Уцелевшие же, согласно "Повести...", опомнились и послали за князем Петром, заново призвав его владеть их землёй самодержавно. Так "блаженный же князь Пётр и блаженная княгиня Феврония возвратились в град свой", - подытоживает житие.

О дальнейшей супружеской жизни Петра и Февронии за годы их правления в Муроме "Повесть..." говорит совсем кратко, буквально в нескольких фразах. Причём это описание не содержит ровным счётом никакой конкретики, касающейся именно СЕМЕЙНОГО быта княжеской пары, а даёт только набор черт, свойственных идеальным правителям и вообще христианским праведникам в средневековой литературе, - мол, они много молились, блюли заповеди Господни, заботились о своих подданных, помогали странникам и нищим, кормили алчущих и т. д. Всё это, однако, с равным успехом могли бы делать и люди, вовсе не связанные между собой брачным союзом! Детей у Февронии и князя Петра, равно как и у его ранее умершего брата Павла, не было: по крайней мере, "Повесть..." о них абсолютно ничего не упоминает. Завидный "идеал" для счастливой православной семьи, - ничего не скажешь!

После же следует заключительная часть нудно-глупой истории "святой парочки", которая содержит финальный аккорд всей этой православной какафонии: не только скандальный, но ещё и откровенно извращенческий!.. Дожив до преклонных лет и чуя приближение смерти, Пётр с Февронией постриглись в монахи: он под именем Давида, а она - Евфросинии. Каждый из них ушёл в свою обитель, - таким образом, их несуразное, вымученное супружество всё же закончилось, в понятиях того времени, РАЗВОДОМ, ибо в монастыре, разумеется, никаких семей, никаких жён и мужей существовать не может! Хвалёная же супружеская преданность Петра и Февронии, дескать, выразилась в их желании умереть одновременно друг с другом, о чём они и молили усиленно бога...

Сцена смерти описывается житием вполне в традициях православного маразма. Инок Пётр-Давид из своего монастыря присылает монашке Евфросиньи-Февронии весточку, что он уже помирает, но она ему отвечает: мол, погоди, дай мне дошить для церкви узорный платок! Тот опять сообщает, что "отходит", но его бывшая жена снова говорит, что не закончила шитьё, и так повторяется ещё раз... В третий раз, наконец, Феврония плюнула: так не дошив на платке святые образа, она воткнула в него свою иголку и так отослала Петру в его обитель, после чего оба они, как и желали, умерли в один день, 25 июня (по старому стилю) невесть какого года, - когда и отмечается православной церковью праздник в их честь. Перед своей кончиной Пётр и Феврония завещали похоронить их в одном гробе, однако же муромцы были смущены такой просьбой, и не без основания, - ибо хоронить вместе монахов и монашек, которых в силу принятого ими пострига, как уже говорилось, не могли уже считаться супругами, в самом деле было нарушением всяких приличий и церковных норм. Поэтому Февронию решено было захоронить в загородном женском монастыре Воздвижения, а Петра, который всё же был раньше князем, - в соборной церкви города Мурома. Однако после похорон трупы Петра и Февронии якобы чудесным образом покинули эти свои отдельные могилы, и наутро оказались вместе в том общем каменном гробе, который они сами ещё при жизни для себя приготовили. Изумлённые муромцы их вытащили оттуда и снова переложили в отдельные гробы, но на следующий день снова нашли мертвецов в одной могиле... Короче, жуть в духе Стивена Кинга просто какая-то! Православные жители города Мурома в итоге решили, что лучше с этими ходячими трупами не связываться, и оставили трупы Петра и Февронию гнить в общем гробу, раз уж им там так нравится! - Непонятно только, зачем им нужно было разводиться, чтобы потом с таким упорством добиваться своего воссоединения после смерти!? Кончается сие благочестивое повествование заверением, что мощи этих "святых", разумеется, обладают чудесным свойством исцелять приходящих к ним паломников...

Что можно сказать обо всей этой полубезумной истории!? - Что она (как и множество других церковных "рассказок") была бы крайне гнусна, если б по счастью, не являлась полностью вымышленной! Ведь фольклором здесь являются все главные составляющие сюжета: и Петр с Павлом как князья Мурома, и летающий змей, и самоукладывающиеся в один гроб мертвяки, - да и сама возможность простой деревенской холопки, пусть и обладавшей большой "разумностью", стать княгиней на Руси средневековья могла иметь место разве что только в сказке!..

Но "сказка ложь, да в ней намёк - добрым молодцам урок!" А какой же намёк, какая такая мораль раскрывается в "Повести о Петре и Февронии"? Чему она может научить современных "молодцев" и особенно "девиц"!? .. Выходить замуж по расчёту? Жить с супругом без любви и без детей? Оканчивать свою семейную жизнь разводом, уходить затем в монастырь, чтобы потом совместно захораниваться!? Всё это, конечно же, совершенно безнравственная, гадкая, некрофилическая ахинея!



Александр Щёв, заместитель председателя Атеистического Общества Москвы.

30 сентября 2013 г.