Иисус 

Снег мягкими лапами шел по тихому парку. Морозный воздух, казалось, хрустел и мягко переливался среди ветвей спящих под белым саваном деревьев, и это не снег хрустел под ногами, это сонный, ленивый воздух прилег полежать на сугроб и, разбуженный кем-то, просыпался и взлетал, возмущенно крича. Было тихо. Где-то рядом, но бесконечно далеко за покрывалом танцующих снежинок, ехали в клубах белого пара заледеневшие машины и утробно выли, бренча проводами, гордые синие троллейбусы.
Мальчик сел на скамейку отдышацца. Он бегал один в парке и ему было весело. Что еще нужно, кроме белого пушистого снега, чтобы быть счастливым в пять лет?
- Привет, - сказал голос.
Мальчик так увлекся вкусом воздуха, что сразу и не заметил говорящего.
- Как тебя зовут? – продолжил голос.
- Саша, - ответил мальчик и, наконец, повернулся всем телом, скованным теплым комбинезоном к незнакомому взрослому, сидящему рядом. – А мама мне сказал с незнакомыми не разговаривать.
- Разве мы не знакомы? Я наблюдаю за тобой уже очень долго, - эти слова только насторожили малыша.
- Вы мамин друг? Вы сосед наш наверное?
- Нет, неважно, кто я. Отдохнул?
- Ну…так, - ответил мальчик.
- Тогда лови, - сказал взрослый, и свежий хрустящий снежок шлепнул по рукаву комбинезона, рассыпая белые брызги.
- Ага!!! – мальчик был не из скромных. – Вот тебе, лови!!!
Смех взрослого захлебнулся большим куском снежного серебра.
- Ну ты у меня получиш! - в шутку рассердился взрослый.
Мальчик побежал, смеясь и хватая на ходу липкий снег, взрослый кинулся его догонять с веселым криком. Звонкий смех разметал тягучую тишину сонного парка. Маленькие ботиночки весело хрустели по свежим сугробам, им вторили глухим скрипом большие сапоги. Они бегали среди серебряных деревьев под белым покрывалом неба, лиш иногда останавливаясь для новой порции морозного пьяного воздуха в легких и липкой, невесомой самой белой белизны в ладонях.
- Ой!!! – сказал вдруг мальчик и резко остановился. Лицо его побелело, а брови испугано скакнули под шапку.
- Что случилось? – взрослый тоже был удивлен, но довольно спокоен.
- Какой холодный снежок…, - пробормотал мальчик, отряхивая белую кляксу у себя на груди. Снежный холод будто бы проник под все слои теплой материи и, обжигая кожу, окутал само сердце. Тонкая ледяная иголочка, больно и очень точно нашла что-то внутри и впилась своим острым клыком, отставляя за собой мертвый след в теплых тканях, заставляя съежицца, задержать дыхание, и даже заплакать от такой обиды.
- Ну, прости, я не хотел. Хватит, пойдем, я провожу тебя, - сказал взрослый не без сожаления. – Правда, прости. Но без этого ведь не бывает.
- Мама будет ругацца, что у меня холодные ноги, а завтра у меня будут сопли, - тихо, но рассудительно констатировал мальчик.
- Не будет. Пойдем, - протянул мокрую, наспех вытертую о брюки, руку взрослый.
Удивительно, но рука была очень теплая, мальчик почувствовал это даже через варежку. И это тепло будто проникло внутрь его, в то самое место, где недавно еще была морозная иголочка, и успокоило, и согрело.
Они подошли к подъезду, и мальчик спросил:
- А как тебя зовут?
- Иисус, - как-то просто ответил взрослый.
- Иисус из Библии? – удивился мальчик.
- Нет, просто Иисус. И без всяких книжек, - усмехнулся взрослый.
- Ты – тот который всех спас? – спросил мальчик, когда тяжелая железная дверь подъезда хлопнула за спиной.
- Я спас далеко не всех…я спасаю до сих пор… - видно, что взрослому трудно подобрать слова. Взрослые слова всегда сложны, потому что в них много лишних слов. – Я тогда, собственно, спас только себя одного. Понимаеш?
- Ты работаеш спасателем? – уточнил мальчик.
- Ну, считай так, - улыбнулся взрослый, пропуская мальчика в подъехавший лифт. - Пришло время спасти и тебя.
- Отчего ты меня спасеш? – спросил мальчик.
- От всего. Мы просто уедем на этом лифте далеко-далеко. Там тебе будет хорошо.
- А что там, далеко-далеко? – двери лифта с лязгом закрылись.
- Там…ну как тебе объяснить? Там можно все, что захочеш.
- Гулять допоздна?
- Да.
- И не мыть руки?
- И не мыть руки. И бегать по мягкой траве, ловить облака руками и купацца в серебряных ручьях.
- Мама будет волновацца, - грустно ответил мальчик.
- Будет. Но иначе никак.
- Жаль… - сказал мальчик и крепко обнял руку взрослого.
Лифт вдруг замедлил ход и загудел, собираясь остановицца.
- Кто-то вызвал, - испугался мальчик. – Мы же кнопок не нажимали. Нас наругают, за то, что мы в лифте балуемся.
- А мы просто улыбнемся и закроем глаза, и нас не заметят, - улыбнулся в ответ взрослый.
- А потом откроем и кааааак напугаем?! – обрадовался мальчик.
- Нет, мы просто улыбнемся всем.

Двери лифта открылся на четырнадцатом этаже и Александра Петровна, шлепая тапками и придерживая халат, вошла в желтое свечение кабины. В лифте было пусто. Грузно повернувшись к панели, Александра Петровна щелкнула кнопкой второго этажа. С годами ей стало трудно поднимацца по ступеням, и потому она предпочитала спускацца к почтовым ящикам со второго этажа и уезжать обратно с первого.
А за окнами снег пошел еще сильнее, и волшебные пушистые снежинки закрутились в бешеном безмолвном хороводе. Мертвый мальчик лежал рядом с укрытой снегом лавкой, чистый и бледный, как январское полуденное солнце под плотным покрывалом белых облаков. И снежинки веселыми комочками из тонких хрустальных нитей ложились на его холодную кожу. Было тихо, только где-то на четырнадцатом этаже капал кран. Александра Петровна, бросив газеты на полку в прихожей, затянула потуже фарфоровую ручку, и стало тихо совсем.